- Так что за панику Вы устроили, сударыня, прошлой ночью?
Разговор пошёл совсем не так, как хотелось бы герцогине. Одного взгляда, который бросила на неё императрица, оказалось достаточно, чтобы у Иоганны от ужаса побежали мурашки по спине. Одного вопроса, произнесённого нарочито спокойным тоном, хватило, чтобы у неё вспотели ладони. Всё складывалось из рук вон отвратительно. Пусть Фике и натворила дел, но спрос-то будет с неё, с матери... Да и чего уж там, панику она действительно устроила знатную. Если бы ещё никому не попалась на глаза... Самая настоящая паника началась с того момента, как Иоганну застали за поисками дочери. Вот тогда-то она и подняла на уши весь дворец - а что, всё равно целыми днями без толку стоят, несут караул, так пускай теперь пошевеливаются, когда у них из-под самого носа невеста наследника пропала! Вот только как объяснить всё это Елизавете? Она не терпит, когда ей доставляют лишние хлопоты, беспокойные натуры вроде Иоганны вызывают у неё раздражение. Один наследник чего стоит с его выходками! А уж они-то с дочерью как старались доказать, что от них подобного ждать нельзя, что Фике может послужить хорошим примером для Петра, что ей удастся усмирить его буйный нрав...
За столом Иоганна сидела, как на иголках. Завтрак был уже подан, и над столом тянулся соблазнительный кофейный аромат. Недавнее дурное самочувствие уже отступило, и от волнения захотелось есть. Однако Елизавета не торопилась приступать к завтраку, и герцогиня терпеливо ждала, а заодно и раздумывала, как лучше выпутаться из неприятности, в которой она оказалась по вине дочери.
- Прошу, не поймите меня превратно, Ваше Величество, - начала Иоганна, подняв на императрицу жалостливый взгляд. - Всякая мать волнуется за своё дитя... Что я могла подумать, когда не нашла свою дочь в её покоях в столь ранний час? Она ведь ещё ребёнок... Кто знает, что могло с ней случиться? А уж тем более, когда речь идёт о чести царской семьи... Кто знает, чем всё это могло закончиться! Фике могла попросту ненадолго отлучиться, а тем временем кто-нибудь из фрейлин мог заглянуть к ней и не застать у себя... Даже если на самом деле ничего не случилось, злые языки могут насочинять всё, что угодно! Сплетни рождаются в один миг, а отмыться от них жизни не хватит...
Иоганна чувствовала, что несёт полную околесицу, но старалась спасти положение, как только могла. Главное - выгородить себя и свою дочь, а там будет видно. Да и потом, разве это неправда? Разве не любят все эти придворные сплетницы как следует перемыть косточки всякому, кто хоть малейший повод даст? Они и так без конца шушукались за спиной у Иоганны, награждая её весьма нелестными эпитетами. Что уж говорить о Фике, невесте наследника - того и гляди, устроят ей какую-нибудь ловушку, чтобы основательно подмочить репутацию. Её Величеству не нужен позор, который ляжет на неё из-за будущей невестки... Отошлёт их обоих обратно в Цербст от греха подальше, и на том конец. А этого допустить никак нельзя...
И всё было бы складно, если бы на деле не получилось так, что Иоганна сама спровоцировала все те несмолкающие сплетни, которые гудели при дворе с самого раннего утра. Ничего, главное - сделать так, чтобы Елизавета считала виновным кого угодно, только не её. А дальше, если получится, можно будет повернуть разговор так, чтобы всё улеглось как можно скорее...
Вид у Иоганны был, точно у лисы - только и того, что пушистым хвостом не машет, чинно сложив руки перед собой и глядя честнейшими глазами: мол, только взгляните на меня, Ваше Величество - ну разве я похожа на вздорную, неугомонную болтунью, которой больше нечего делать?

Пока Иоганна говорила, пытаясь хоть как-то оправдаться со своей стороны в этой ситуации, она успела почувствовать себя несколько легче и увереннее. В самом деле, с чего всё началось? Это ведь не ей взбрело в голову ради забавы переполошить весь дворец, и не Фике была зачинщицей того, что произошло. Уж если на кого и следовало обратить внимание, так это на её будущего зятя, которому всякую минуту неймётся - только и думает, какую бы каверзу ещё выкинуть, словно нарочно, назло... А ведь этому шалопаю когда-нибудь придётся стоять во главе государства! И, что ещё страшнее, предстоит стать супругом её дочери. Казалось бы, сколько причин повзрослеть, задуматься о будущем и оставить наконец свои мальчишеские выходки!
И тем не менее, лицо Её Величества ничуть не переменилось после её слов. Более того, аккуратно очерченные губы сложились в такую жёсткую линию, что герцогине от одного их вида стало не по себе.
- Вы понимаете, сударыня, какую тень бросила на себя Ваша дочь? А Вы... К чему было поднимать этот шум? Что за крик Вы подняли? Вы понимаете, что теперь послы и министры отпишут своим дворам, что невеста наследника престола бегает по ночам, как непотребная девка? И всё это благодаря Вам, сударыня.
С каждым новым обвинением Иоганна чувствовала, как у неё начинают дрожать руки от негодования. Чтобы хоть как-то скрыть это, она взяла со стола салфетку и сжала её похолодевшими пальцами. Вот так поворот! Теперь выходит, что это она одна во всём виновата? Не хватало только взять на себя роль козла отпущения...
Благодаря мне, значит, позора не оберёшься? Может, это я и дочь свою разбудила ни свет ни заря, и с наследником сбежать надоумила? А может, и самому наследнику на ушко нашептала эту потрясающую мысль?
Пальцы Иоганны совершенно запутались в салфетке. Возмущение так и кипело в ней, норовя вот-вот сорваться с губ. И всё-таки она из последних сил сдерживалась, понимая, чем ей грозят подобные речи. Ей вдруг стало ясно, что породниться с царской особой - не самая завидная участь. Будь тётушка её зятя просто знатной особой, Иоганне не составило бы никакого труда высказать сейчас начистоту, что она обо всём этом думает. Но каких же усилий ей стоило подбирать хоть сколько-нибудь подходящие слова и не позволить себе излишней дерзости! Положение было до того скверным, что его следовало бы немедленно сгладить любыми путями, тогда как душа взывала к справедливости, а задетая честь требовала немедленного удовлетворения.
- Но, Ваше Величество, неужели я - враг для собственной дочери? Неужели я желала ей дурного, когда искала её? Выходит, мне следовало оставаться спокойной, когда я обнаружила, что моя дочь куда-то исчезла? Поймите меня, Ваше Величество, что я чувствовала в эти минуты! Никто ведь не знал, где Фике и что с ней: а что, если кому-нибудь на самом деле вздумалось её обесчестить? А ведь она ещё ребёнок, дитя неразумное... Её могли обмануть, выманить из покоев под каким-нибудь срочным предлогом, а ей, сонной, ничего не стоит поверить любой выдумке... Неужели мне следовало сидеть и ждать, пока с ней что-то случится?
Прикусив уголок салфетки от горькой досады, герцогиня всхлипнула и умолкла. Рядом по-прежнему стояла нетронутая чашка с кофе, видимо, рассчитанная на её персону. Иоганна лишь досадливо покосилась на чашку и блюдо с пирожными. Какой уж тут может быть завтрак, когда тебя обвиняют во всех смертных грехах! Утро до того не задалось, что и аппетит пропал, и даже есть страшно - того и гляди, пирожное в горле застрянет. Да и до завтрака ли теперь? Надо спасать положение, пока не поздно...
- Поверьте, Ваше Величество, моя дочь - совершенно невинное дитя! У неё и в мыслях не было ничего дурного... А что поддалась на эту шалость, так ведь тоже, поверьте, без злого умысла! Она ведь старается найти общий язык с наследником... Пусть даже и выбрала для этого, несомненно, далеко не лучший способ, хотя и не самый дурной...
Да что за день-то такой сегодня? Наследнику, видите ли, захотелось в детство поиграть и удрать из-под присмотра тётушки, моей бестолковой дочери вздумалось пойти у него на поводу, а расхлёбывать всё это должна я! Ух, только попадитесь мне оба...
Иоганна уже сама не знала, чего ей сейчас хотелось больше: разыскать свою дочь и высказать ей ещё пару ласковых вдобавок к недавнему, разорвать в клочки несчастную салфетку или же просто дать волю подкатившим к горлу слезам. А больше всего, разумеется, хотелось того, чего нельзя - поймать Петра и как следует надрать ему уши, чтобы впредь думал головой, прежде чем выкидывать очередную каверзу...

Чем дальше, тем больше Иоганна убеждалась, что каждое новое слово неизменно оборачивается против неё. Пора было остановиться и прикусить язычок, пока тот не наговорил ещё больше лишнего... По лицу государыни было видно, что смягчаться она и не думает, и более того, её гнев растёт на глазах.
- Сударыня, Вы хотите усомниться в честности и порядочности моей гвардии, которой я вверяю свою жизнь?
Ох, как хотелось бы Иоганне поспорить, будь хоть какая-то доля вероятности, что её услышат! Хорошо рассуждать столь смело тем, чью голову венчает корона, ибо покусившийся на честь венценосной особы сам рискует лишиться головы... А что прикажете делать малолетней девчонке, у которой на уме, судя по всему, одни забавы? Всю жизнь после замужества Иоганна провела в окружении военных. Среди них были надёжные и порядочные молодые люди вроде Ганса и Фрица, которым в Штеттине вверялась ответственность за жизнь и честь Фике, когда та носилась верхом по всей округе или уезжала далеко в лес; но бывали и такие отъявленные сластолюбцы, которые не пропускали мимо себя ни одной юбки, не проводив её жадным взглядом. Очень часто одним взглядом дело не ограничивалось... Наблюдая всё это добрых полтора десятка лет, герцогиня расхохоталась бы в лицо любому, кто сказал бы ей, что все офицеры чисты, как горный хрусталь. Разумеется, не будь этот любой её императорским величеством...
Ну, положим, гвардейцы даже при желании действительно не натворили бы ничего из страха перед монаршим гневом. А попробуй потом заткнуть рты этим дурёхам горничным, которым только повод дай перемыть чьи-то косточки... В положенное время они явятся, чтобы помочь принцессе с утренним туалетом, а принцессы и след простыл! Так кому было бы хуже оттого, что я нашла бы её раньше и загнала обратно к себе, пока никто не успел хватиться?
Для себя самой эти доводы звучали более чем убедительно. Доказать же что-либо Её Величеству было невозможно... Уж если императрица решила, что виновата во всём только она, Иоганна, убедить её в обратном было смерти подобно.
- Вы обязаны были доложить мне о том, что Вашей дочери нет в покоях, но никак не поднимать крик.
Герцогиня горестно вздохнула. Доложить... И тем самым ещё раньше положить конец репутации их обеих. Да если бы этот чёртов караульный тогда не заметил её, это всё могло бы так и остаться в тайне! И не сидела бы она сейчас перед Её Величеством, как нашкодившая кошка, виновато прижимая уши...
И, словно вторя Иоганне, императрица тихо вздохнула вслед за ней.
- Ваша светлость, я очень чту память Вашего покойного брата, и поэтому благосклонна к Вашей семье, но Ваши поступки...
Иоганна заметно оживилась и подняла на императрицу взгляд, полный лучших надежд. Уж если она вспомнила покойного Карла, заговорила о той памяти, которая связывала их семьи, так неужели и после этого будет столь же непреклонной?
- Впредь, сударыня, мой Вам совет, занимайтесь Вашей дочерью более усиленно, а иностранными министрами, с которыми Вас частенько видят, значительно менее. Пусть юная Фредерика и названа невестой Петра Федоровича, но супругой его она пока не стала. И в Ваших силах выбрать путь дочери: либо престол российский либо герцогство или какое-нибудь графство в Пруссии...
Душа, уже успевшая преисполниться надеждой и расправить крылья, подбитой птицей рухнула куда-то в пятки. Иоганна почувствовала, как леденеют пальцы, комкая салфетку и сжимая её мёртвой хваткой. Сомнений нет, за ней следят... Её Величество не доверяет своей будущей родственнице, и делает это явно не по своей воле. Кто же ещё, как не Бестужев, напел ей об опасности, которую якобы таят в себе цербстские гостьи... Разумеется, никакой явной угрозы он в ней заметить не мог, но этому пора положить конец. Это надо будет обдумать на досуге...
- Подумайте хорошенько над моими словами. Я Вам не враг, герцогиня... но врагов в своей семье я не потерплю.
Эти слова стали последним ударом для Иоганны. Если до этого она сочла за лучшее промолчать и не усугублять своё положение, то теперь понимала, что молчанием не защитишься. Сейчас наступил тот миг, когда доверие императрицы не просто изрядно пошатнулось, а вполне могло разрушиться раз и навсегда. Собравшись с духом, герцогиня снова подняла на неё тревожный взгляд и тихо, но решительно ответила:
- Ваше Величество, поверьте мне, в нашей семье никогда не было тех, кто считал бы себя Вашим врагом. Ваше благоволение - это великая честь для нас с дочерью... И впредь мы будем стремиться оправдать Ваше доверие. Но всё же... поверьте, Ваше Величество, что ни я, ни моя дочь не имели никакого злого умысла и не желали запятнать честь Вашей семьи. Обещаю, что непременно поговорю с Фредерикой и буду присматривать за ней, чтобы избежать подобных неприятностей. И прошу прощения за все нынешние беспокойства, что мы Вам принесли.
Кажется, буря миновала... В знак своего смирения Иоганна опустила голову и отложила скомканную салфетку, напрочь позабыв о завтраке и остывающем кофе. Что будет дальше, остаётся лишь догадываться... Императрица умеет быть милостивой и великодушной, беседовать с ней в хорошем расположении духа - одно удовольствие. Но стоит лишь прогневить её чем-нибудь - одного её взгляда достаточно, чтобы испытать чувство, очень похожее на ушат ледяной воды, вылитой за шиворот. А после такого, как правило, ещё долго хочется сидеть и отогреваться, словно птица, распушив пёрышки...

Неизвестно, чем могла бы закончиться эта напряжённая беседа, если бы в неё не вмешался простодушный голосок дежурной фрейлины. Эту бойкую девчонку Иоганна заприметила уже довольно давно - очень уж она была непохожей на других фрейлин. Среди состоявших при дворе, от юных прелестниц до зрелых матрон, в моде была некая певучесть речи, нарочитая протяжность гласных, жеманные позы, напускная холодность или же напротив, всевозможные кокетливые ужимки, тщательно отрепетированные у зеркала, выразительные взгляды, томные взмахи ресниц и прочие дамские ухищрения. А эта девица, кажется, и хотела бы, но так и не могла постичь эту науку в совершенстве. На её довольном круглом личике отчаянно виднелись все чувства, которые в высшем обществе принято, как правило, либо скрывать, либо всеми силами изображать. Что касается речи, то здесь даже не нужно владеть тонкостями русского языка в совершенстве, чтобы ощутить её простоту во всей красе. Барышня явно говорила всё, что думала, ничуть не смущаясь присутствия царской особы, не говоря уж о герцогине. Добрую половину из того, что болтала фрейлина, Иоганна решительно не понимала, об остальном лишь приблизительно догадывалась, улавливая кое-где знакомые слова и пытаясь прощупать нить беседы. Порой среди этой тарабарщины встречались до того чудные слова, что из уст какого-нибудь русского офицера Иоганна точно приняла бы их за отборную ругань. И тем не менее, когда чуткие уши герцогини вдруг отчётливо услышали слово "опера", её удивлению не было предела. А барышня не такая уж дикарка, какой кажется на первый взгляд!
- Опера? Простите, сударыня... Вы любите оперу? - обычно не рискуя заговаривать с теми из русских, кто явно не знает ни слова по-французски или по-немецки, герцогиня даже рискнула вклиниться в беседу - до того было любопытно. В такие минуты она не замечала, когда её любопытство выходило за рамки приличия, и поймала себя на том, что разглядывает девицу, как диковинного зверька, лишь спустя некоторое время. И теперь, когда буря миновала, Иоганна с лёгким сердцем принялась за угощение. Она и не заметила, когда на её тарелке появилось чудесное воздушное пирожное - да, кажется, это фрейлина позаботилась! - и наконец вспомнила о кофе, который уже, должно быть, совсем остыл.
- Сударыня, расскажите, как давно Вы были в опере? Что Вы слушали? Вам понравилось, n'est-ce pas? *
В чашке оказался чернильного цвета напиток, чему Иоганна несколько удивилась. Впервые в жизни побывав в Париже, она привезла оттуда целое море впечатлений, и одним из самых ярких был этот самый незабываемый аромат - парижане обожали коротать время за чашечкой café au lait.** О любви императрицы к французской моде не знает разве что ленивый, а уж герцогиня и подавно уловила в этом выгодную ниточку, завязанную на близости интересов. Так отчего же кофе для неё подают в таком странном виде? Скорее, так пьют кофе на её родине, и то всё больше среди мужчин - как средство для бодрости. Иоганна поискала глазами молочник, но ничего похожего на столе не оказалось.
Что поделаешь, придётся пить так... Бестолковый народ, неужели никому до сих пор не пришло в голову присоветовать императрице рецепт французского кофе? Не сомневаюсь, что этой простушке неоткуда знать, но как это никто другой не додумался...
Герцогиня снова перевела взгляд на говорливую фрейлину. Пирожное оказалось удивительным, не зря девица так заботливо положила его к ней на блюдечко. Иоганна так и не поняла, почему она решила вмешаться, но её простодушие подействовало на Её Величество неким волшебным образом. Лицо императрицы просветлело, исчезла подозрительность во взгляде, брови удивлённо приподнялись, а губы сами собой сложились в лёгкую улыбку. Иоганна облегчённо вздохнула. Сейчас, в этот самый миг, она бы расцеловала эту вертушку за то, что она так внезапно и легко спасла положение. Им двоим не удавалось ничего поделать, а она смогла! Наверное, в этом и есть настоящая русская душа - странная и необъяснимая, но в то же время до невозможного простая и открытая. Как им это удаётся?

_____________________________________________________________________________________________

* не так ли? (фр.)
** кофе с молоком (фр.)

Сказать по совести, Иоганна довольно скоро пожалела, что задала фрейлине этот вопрос. Ни по-немецки, ни по-французски эта милая барышня явно не говорила, зато по-русски трещала без умолку. За время путешествия и жизни в Петербурге Иоганна постепенно привыкала к русской речи: одни фразы понимала полностью, другие - отчасти, о смысле третьих могла лишь догадываться. Всё остальное по-прежнему было для неё сплошными потёмками, особенно когда говорящий тараторил так, словно дробью сыпал. А теперь задача осложнялась тем, что у фрейлины явно был какой-то чудной провинциальный говор, какого прусская гостья ещё ни разу не слышала. Тем не менее, из этого сумбурного потока впечатлений ей всё-таки удалось отчётливо разобрать несколько слов: "распивают", "театр", "замуж", "Индия", "Александр", "царица" и "царь".  Последних, кажется, было даже два. Путём нехитрых сопоставлений герцогиня догадалась, что опера была об Александре Македонском и его походах на индийские земли - сюжет, знакомый со времён того возраста, когда античные сюжеты не подсовывают читать разве что ленивому или неграмотному. Из всего этого Иоганна сделала вывод, что даже русская знать - это действительно дикари, каких свет не видывал. Что можно сказать о людях, которые приходят в театр, чтобы распивать - разумеется, нечто крепче чая?
Познания Иоганны в русском языке были весьма своеобразными. Если не забывать, что почти два месяца они с дочерью провели в поездке, и за это время им приходилось останавливаться в таких местах, которые в другое время они бы обошли десятой дорогой, то можно примерно догадаться, чего понаслушались нежные женские уши. Впрочем, кто знал герцогиню Цербстскую дома, для того не было секретом, что она и сама могла в порыве гнева приложить нерадивого слугу весьма крепким словцом. Как выяснилось позже, ругательный запас русских был куда богаче и изощрённее - кое-какие слова звучали так выразительно, что даже не нуждались в переводе. А кроме того, один из попутчиков цербстских дам был тот самый камердинер молодого князя, которого Иоганна любезно звала герром Габриэлем. Он-то и переводил ей то, чего она не понимала, если это можно было произнести вслух при даме, а то и сам мог сказать что-то такое чудаковатое, чего и захочешь, да не забудешь. На одном из постоялых дворов камердинер поспешно проводил женщин через нижний этаж, где располагался трактир, чтобы те добрались до своей комнаты без происшествий. Свою спешку он объяснил тем, что "мужики, мол, распивают всякую дрянь, а потом не ведают, что творят". Иоганну очень заинтересовало, что значит "распивают всякую дрянь", и она не нашла ничего дурного в том, чтобы спросить это у своих провожатых. С трудом подавляя в себе смех, князь объяснил ей, как смог, что господа внизу употребляют медовуху весьма дурного качества, от которой рассудок мутится до безобразия. Надо сказать, самих господ внизу Иоганна видела мельком, но сразу поняла, что князь был более, чем прав.
И вот теперь, когда эта юная особа так легко говорит, что у них в театре "распивают" так, что любо-дорого, что можно подумать о здешней культуре?
- Простите... распивают? Господа... как это говорить... на-ве-се-лях? Театр... ach, du lieber Himmel... Почему они за это не выгнать?
Иоганна чувствовала, что такие беседы при царской особе были в высшей степени дурным тоном, и поэтому чувствовала себя ужасно глупо. Здесь, конечно, не Париж, многое принято делать и говорить куда проще, но всё-таки...

Нервно теребя край кружевной салфетки, Иоганна пыталась понять, что за смешанные чувства её одолевают: то ли от сердца отлегло, что императрица сменила гнев на милость, то ли грызла досада, что с этим проклятым языком никак не сладишь. У русских что ни слово, то подвох, какая-то заковырка, загвоздка, загадка о двух, а то и трёх отгадках. Им хорошо, они родились и выросли с этими загадками, они их с материнским молоком впитывают. А каково ей, дочери Померании, которой здесь куда легче выразить свои мысли если не на родном языке, то хотя бы на французском? Хоть рта не открывай, честное слово!
Чашка герцогини уже давно опустела, да и от пирожного как-то незаметно осталось лишь несколько крошек на блюдце. Хорошо, что и царский гнев так же скоро рассеивается. Что и говорить, когда Елизавета в хорошем расположении духа, с ней не то что говорить - думать становится легче. С ней легче говорить ещё и потому, что ей совсем не чужды и другие языки, кроме русского. А для них обеих сейчас первое дело - найти общий язык... Умудрились же их дети наконец-то найти общий язык - правда, вовсе не в том, чего хотелось бы.
- О, Ваше Величество, - страдальчески вздохнула Иоганна, - обещаю приложить все усилия, чтобы это больше не повторилось.
Вопрос только, достаточно ли выбить всю эту дурь из головы Фредерики, если к её новоиспечённому жениху вообще нет никакого доверия? Фике нуждается в достойном примере, а Петра таковым не назовёшь даже с большой натяжкой. Сейчас, перед свадьбой, отовсюду льются советы, как прожить с мужем в согласии. Если она и дальше будет соглашаться с каждой выходкой будущего мужа, то потом... страшно и подумать.
Лицо герцогини вдруг просветлело в догадке. Она уже не сомневалась, как быть с дочерью. Пока Фике ещё юна и хоть как-то поддаётся влиянию, она научит её держать мужа в узде. Он её потом ещё благодарить будет за то, что она поможет ему удержать в руках огромнейшее государство и не утопить его в вине и бесконечных гуляниях. А заодно и её, тёщу, что не дала ему пропасть и первая придумала, как обуздать его дикий нрав. А то всё глядит на неё, как на кобру...
- Я найду средства, чтобы направить досуг Фике в нужное русло, - ничуть не сомневаясь, что ей это удастся, Иоганна решительно кивнула головой. -  Прошу Вас, не судите её слишком строго. Она ещё ребёнок, и потом, солдатское...отцовское воспитание...
При этих словах Иоганна поморщилась так, словно ей подали мышь на блюдечке. Влияние генерала Ангальт-Цербстского она считала единственным корнем зла, от которого Фике и выросла с замашками сорвиголовы.
- При ней долго состояла француженка Кардель, благовоспитанная особа, и уверяю Вас, это не прошло впустую. Если помочь Фике забыть обо всех глупостях и вспомнить, что вложили с малых лет в её голову, то поверьте мне, из неё выйдет толк!
С горячностью давая императрице обещания, Иоганна начинала верить в них сама. И вправду, почему ей раньше так часто казалось, что Фике безнадёжна в своих мальчишеских привычках? Теперь, когда она вырвала её из-под влияния герцога, дела пойдут веселее. Поблизости не будет гарнизона, соседских босоногих ребятишек, леса, в котором можно пропадать с утра до вечера, по-мужски оседлав коня... Здесь Фике станет благороднее и женственнее, и проникнется любовью к прекрасному.
- Театр? Прекрасная мысль, Ваше Величество! Искусство - великая сила... Что, если это увлечёт и наших детей? Чем без толку искать приключений по всему дворцу, пусть приобщаются к прекрасному и смотрят пьесы...