I. Общие сведения о персонаже
1. Полное имя и фамилия:
Авдотья Филипповна Обрескова-Чарвонина
2. Возраст: (на момент вступления в сюжет)
22 года
3. Внешность:
Коли б разодели ее как первейшую франтиху, набелили, нарумянили, брови насурьмили, прическу припудрили, два локона змейками на шею выложили, как чужеземные красавицы наряжаются, да отправили бы в страны заморские - сударей тамошних пленять, так и тогда навряд ли бы кто принял Дуняшу за иноземку. Да впрочем, нарядись она в сарафан и лапти, ее б и за барышню мало кто признал. В светских гостиных это называется - порода не та. Разве полагается светской красавице высокий рост и низкий голос? Ну, а вот ей досталось в наследство. Правда, при всём при этом светской красавице также полагается правильный носик и мраморные плечи, а за этим у Авдотьи также дело не встанет. Вообще же она полагает, что вполне способна составить счастье всякого порядочного человека, и, если у него есть хоть капля воспитания, он постарается не замечать ни недостаточно маленькой ножки, ни недостатка утончённости, ни той самой пресловутой "породы", которая, как мы помним, по каким-то неведомым обстоятельствам, у бедняжки "не та", а, напротив, будет обращать внимание на то, что при взгляде на девицу в цвете лет, ни один медик не станет подозревать в ней хвори, что она довольно полна, белокура, вовсе не дурна собой и не бесплотна, как тень, а даже не лишена определённой физической силы и, наконец, что умеет следить за собой и даже кое-что смыслит в драгоценностях. 
4. Титул:
Ничуть не прочь заполучить
II. Биография персонажа
1. Место рождения и место проживания:
По отцу - Псковский уезд, а так-то град-столица
2. Родословная; сведения о семье, родных:
Филипп Амельянович - тятенька
Глафира Львовна - маменька
Гордей Львович - учёный дяденька
Далее следует еще пара дюжин менее значимых родственников, которых Авдотья не всегда даже помнит по имени-отечеству. Как известно, наибольшей родственной любовью пользуются люди с титулом и состоянием, а, поскольку таковых в большом размере у нее не имеется, вся надежда - на будущее замужество.
3. Непосредственно сведения о жизни:
Все сказочки начинаются одинаково, о чем бы они ни были. Так и тут, жили, значит, в некотором царстве, в нашем государстве помещик с помещицей. Богато ли жили, бедно ли - о том сказать мудрено - коли с каким однодворцем сравнить, так все равно что Крез Лидийский, а коли с вельможным каким сановником - так и взглянуть-то не на что. Словом одним сказать, было у помещичьей четы полсотенки душ, деревенька, пара лошадей в конюшне, лесок, куда в теплый день девушки по ягоды ходят, да еще дальний знакомец какой-то в столице - то ли друг юности жениного брата, то ли и того дальше. Жили так себе помещик с помещицей, не тужили, да только одно худо - детей своих у них не было, а был только братец двоюродный, да такой мот и кутила, что и рассказать нельзя. Больно печалился наш помещик, что такому баламуту все наследство оставить придется. Долго ли, коротко ли так горевал, нам про то неизвестно, а только все-таки в марте-месяце 1723 уже года исполнилось его желанье. Девочку назвали Авдотьей, как в тот день и положено было*. Пора, стало быть, завещание переписывать да о приданом думать. Надо сказать, что достойный Филипп Амельянович, как это водится у хороших отцов, принялся думать о свадьбе Дуняши, когда она еще лежала в колыбели. Женихов-то в Псковском уезде хоть отбавляй, да шутка ли дело - выбрать хорошего? Чтоб хоть как-то не запутаться, принялся он, значит, сведения о всех знакомых наводить да записывать. Так годков через десять и скопился цельный архив - кто и когда родился, у какого попа крестился, на ком женился, сколько приданого взял, славные ли у него детки и нет ли сыновей. А между тем Дуня все подрастала, вот только с ученьем не бог весть как складывалось - больше той премудрости, что деревенский дьячок мог дать, она и знать не знала. Оно б и потом не больно что изменилось, если б не сосед. Вздумалось же старому затейнику для своей Анюты - это для Анюты-то, для козы-то этой в сарафане! - учителя нанять, чтоб и пенью, и танцам, и всем наукам заодно выучить. Дескать, смейтесь-смейтесь, а так лет через пять и из столицы жениха найдем. Точно кипятком тут Филиппа Амельяновича окатили. Хлопнул себе по лбу - "А моя-то дура всё с девками по лесу бегает!". Что тут началось! Из каких-то никому не ведомых мест был привезен какой-то австрияк из Лондону и Парижу (конечно, разбирающийся во всех науках как козел в капусте и к тому же, говоривший по-русски почище дядюшки Гордея Львовича, а тот, как известно, был очень ученый человек и даже два или три раза бывал в театре), полночные заседания в девичьей запрещались как самое страшное преступление, а, когда до тятенькиных ушей дошло, что в столице никто не имеет права отказываться от кофею под предлогом того, что уже давно "покушамши", Дуне пришлось отучаться и от простонародных словечек. Рвение достойного отца оказалось столь решительным, что даже увещевания Глафиры Львовны, чтоб супруг, раз уж ему вздумалось сходить с ума, не вовлекал в это единственную дочь, не смогли остановить его.
История с австрияком, кстати, закончилась несколько раньше, чем предполагалось - когда Авдотья как-то почувствовала, что до ее талии пытаются дотянуться слишком бесцеремонно, разумница, которой шел уже пятнадцатый год, проявив чудо аристократизма, огрела того полотенцем. На этом обучение у ученого иностранца окончилось, и Филиппу Амельяновичу пришлось смириться с тем, что ни на немецком, ни на каком еще другом языке Дуня говорить не будет, кто такой Гомер и за что мы все должны его благодарить, также останется для нее загадкой, а, чтоб танцевать, молодой девице следует уметь красиво улыбаться и смотреть в глаза своему партнеру, а об остальном пусть он и думает, это, дескать, его мужское дело. Но зато в наследство от печально запомнившегося наставника ей досталась преогромная стопка нот, сыграть которые можно было двумя пальцами, а также знание правил игры в трик-трак и умение сделать из старого платья новое: ученый иностранец, мастерски владевший иголкой и ножницами, утверждал, что эта невинная забава помогает ему сохранять присутствие духа и вовсе не связана с ремеслом.
Одним словом, к пятнадцати годам высокообразованная Авдотья Филипповна была совершенно готова к встрече со столичным городом. Правда, это убеждение отнюдь не разделяла Глафира Львовна, предупреждая, что если Филипп Амельянович только заикнётся о том, чтоб выслать из дому родное дитятко, пусть даже в Петербург, пусть потом не жалуется, но это многообещающее заявление не сломило тайную мечту достойного отца вывести дочь "в люди", как будто в Псковской уезде водились одни только дикари, и, в один прекрасный день отправив дражайшую половину погостить к жене учёного брата, в короткое время собрал необходимые пожитки и, вместе с Дуней и незаменимой нянюшкой, полетел в столицу.
Вот только, как ни рассчитывал Филипп Амельянович на быстрое решение своих дел, а всё ж таки пришлось задержаться в Петербурге на целых три месяца. В эти три месяца покоя не было ни на минуту - первая половина дня проходила в увещеваниях, обещаниях и прочих "Не оставьте покровительством" - тут-то и пригодились стародавние записи, а вторая - в точно таких же тасканиях по всему городу, но только уже с Дуней. Просьба "замолвить словечко" адресовалась даже придворному камер-фурьеру, не говоря уже о прочих лицах. Как мы помним, главной целью Филиппа Амельяновича был выгодный брак, а, как известно, лучшие женихи достаются особам, приближенным к царскому двору. Вот этот-то самый двор и составлял теперь желаннейшую цель.
Что касается самой Авдотьи, то столица на первых порах не только не понравилась ей, но даже ужаснула, особенно после того, как на их скромную по столичным меркам коляску в одну лошадь налетело ландо огромных размеров и не опрокинуло разве что явлением какого-то божественного чуда. Напуганная шумом, треском, лошадиным ржанием и бранью кучеров, она даже спряталась под крылом повозки. Да, это было совсем не как в родном Пскове. Экипажи там попадались редко, а если и встречались, то проезжающие считали своим долгом неторопливо раскланяться, а здесь... Привыкшей держать себя хозяйкой девице на первых порах город показался не самым гостеприимным, хоть и, чего уж там, не чета провинции. Но, как известно, ко всему можно привыкнуть, и мало-помалу они с Петербургом начали присматриваться друг к другу - к концу второй недели пребывания Дуня, насмотревшись на шелка и бархат, сочла, что тут может быть даже весело, а к началу месяца уже половина города знала, что к ним из Псковского уезда приехал заботливый папенька с дочкой на выданье и, по-видимому, не успокоится, пока гордая столица не падет под натиском его упорства. Сама Авдотья, впрочем, нимало не сомневалась, что согласие похлопотать достигалось отнюдь не уговорами и обедами, а взглядами на ее полные обнаженные плечи, и такие траты совершенно напрасны. Время покажет, было ли это самообольщением или действительно походило на правду.
В нынешнее время Дуня уже пару-тройку лет, как милостью добрых людей состоит на царской службе. Конечно, для провинциалки это несказанное счастье, но, странное дело, почему-то до сих пор за ней не выстроилась очередь из графов и князей. Вот и выходит - то ли Филипп Амельянович в расчетах ошибся, то ли плечи у нее не так уж хороши, то ли недостаток образования и псковская порода сказываются, то ли уж больно дохтур придворный у матушки царицы хорош-пригож кажется...
III. Характеристика персонажа
1. Характер:
Прежде всего придется отметить, что неутомимая деятельность (когда на нее находит мысль, что и прислуга-то обленилась, и десерты после обеда таинственно оседают в карманах камер-лакея, и вообще для поддержания порядка во дворце хватило бы ее одной и дворника) постоянно сочетаются у Авдотьи с приступами барской лени, когда ей и переодеться-то неохота, и тогда поднять ее можно разве что окриком. При появлении на горизонте хоть мало-мальски приличного мужчины двигается неторопливо, немного растягивает слова и изображает "лебедь белую". Сама по себе Обрескова-Чарвонина почти не дает воли эмоциям и с почти одинаковым выражением лица может и всадить оплеуху, и протянуть руку для поцелуя. На людях старается никогда не смеяться, однажды услышав, что её смех напоминает грохот, производимый кавалерийским полком, мчащимся по мостовой. Со стороны производит впечатление очень взрослой девицы, которую не привлечешь милыми пустячками, может быть, потому, что, находясь в неродном городе практически в одиночестве, вынуждена сама следить за своими манерами. Крайне расчетлива, точно помнит имеющееся на руках количество денег до последней полушки, без которых не выходит из дома (просто так, на всякий случай). В выборе между распевающим под окном серенады юнцом в дырявых сапогах и седым сановником первому позволит назвать себя Vénus de Pskov, а второму - поднести сережки. Вылезти из окна спальни и сбежать на свидание при луне для Дуни примерно равносильно обрезанию волос и уходу в конные артиллеристы. Часто может показаться непоколебимой. Даст себя переубедить или склонить к чему-то не совсем понятному для нее только если чувствует превосходство в силе. Больше всего на свете боится показаться смешной.
2. Деятельность:
Одна из фрейлин Ее Императорского Величества
3. Планы на игру:
Бороться за местечко под солнцем, ожидать царской милости и расставлять сети для холостых и вдовых генералов
4. Родственные и романтические связи:
Все так или иначе связаны с местом рождения, в Петербурге пока не нашлись.
IV. Дополнительные сведения
1. Связь с Вами:
Администрация знает
2. Как часто Вы сможете посещать игру:
2-3 раза в неделю
3. Откуда Вы узнали об игре?
Заморский гость на ушко нашептал
V. Пробный пост.
Как же это она будет в ноябрьский мороз с открытыми плечами ходить? Вон сентябрь еще на дворе, а ей зябко. Так еще и в Петербурге, лета не увидишь. Да зато - императорский двор. Шуточка дело - может, и саму царицу посмотреть удастся. Ладно уж, не помрет она там от холода. Терпи, Авдотьюшка, будут и тебе сановники ручку целовать.
Надо было б прикрыть распахнутое окно, но заставить себя встать девица не имела силы. Вот увезет ее завтра поутру тятенька в Петербург, там, небось, много не належишься, да и из комнаты вот попросту так не выйдешь: она еще не одевалась, а только накинула платок поверх ночной рубашки и лениво переплетала косу. Эх, Дуня, Дуня, пропадает молодая твоя жизнь! Далась же батюшке эта столица! Отдал бы ее замуж, и дело с концом. Так лих же, нет - вон прочил ее с месяц тому назад сосед за сына - ну, пусть три десятка душ и нос картошкой - она-то тоже не велика барыня - да вот, отказал. "Вишь, выдумали - к моей Дуньке теперь графы да князья свататься будут, а захочу - и за генерала отдам!". Как же, тятенька, так там ее и ждут, графы да князья-то. И чего такого есть у нее, чего нет у других? Да, напечь на Масленицу блинов пожирнее и лично управиться с дюжиной она действительно неплохо умеет, вот только какой князь придет в восторг от подобного времяпровождения?
Ох, и не хочется же уезжать! Не то, что в столицу, а вообще не хочется. Ну кому охота трястись в повозке неделю? Еще и в дорогу собираться надо... Тятенька-то еще вчера велел дорожное платье готовить, да она опять весь вечер в девичьей просидела, про столичное житье-бытье рассказывала (ну и что, что через третьи руки, там и того не слыхали) и давала наставления, как жить без нее. Ну, и лечь рано тоже не вышло, потому как Мавруша вздумала бездельничать и перина была не так хорошо взбита, как надо.
К коже прикоснулось что-то мягкое и теплое. Неизвестно, знал ли Васька, что хозяюшка уезжает в Петербург и где он вообще находится, но, по-видимому, пришел помогать собираться и теперь требовательно терся об ноги. Ладно, иди уж сюда, прохиндей.
Да, с котом и впрямь было теплее, хоть грел он и не просто так, а за поглаживание шерсти, но этот труд не казался Авдотье таким непосильным.
Странное какое-то чувство. Ни тревога, ни надежда, ни опасение... И сон не идет, и ничего делать не хочется. Словно и едет не куда-то в неведомый город, где никогда прежде не была, а к соседу Пехоркину, за речку. А в столице... сколько там, наверное, фертов по улицам разгуливает да невест с тугим кошельком ищет! Нет, прав, должно быть, тятенька - нельзя ей после столицы домой возвращаться и за соседского сынка замуж идти. Всю жизнь поминать будут, как пренебрегли когда-то. Смеяться еще станут... над ней?!
- Васька! Пошел отсюда, брысь! - вишь, разлегся тут, а у нее еще платье не готово, да и шкатулка с драгоценностями тут еще, у зеркала стоит. В столицу, значит, в столицу, чему быть, того не миновать. Чем скромницей прикидываться, пусть лучше ей вслед оборачиваются. Да куда ж это серьги-то алмазные запропастились?
* - 14 марта - день мученицы Евдокии Илиопольской
